Бывало, он выходил к людям и говорил им так:
– Глупцы! Вы же забыли, как жить! Вы мне напоминаете персонажей рассказа, где негры-рабы на корабле убивают команду, захватывают корабль, а потом ИДЕИ КОНЧАЮТСЯ. У вас же нет идей как жить праведно, а оттого – правильно! Стыд и срам!
Или же:
– Вы проституируете свою жизнь, господа. Да-да! Я не оговорился. Вы погружаетесь в жернова чужого дискурса: продать себя подороже и страдать или плевать на деньги и всё равно страдать, но иным способом. Как же вы не можете понять, что дело даже не в страдании, а в самой возможности его наличия в вашей жизни…
Народ любопытствовал, но до поры до времени безмолвствовал. Женщины плотоядно смотрели на Велесова. И даже один мужчина. Им нравился его напористость и убедительность речей, хотя их и не понимали всецело. Каждый понимал только тронувшую его фразу или всего отдельное слово.
– Внемлите! Боги живут нашим умиранием! Задумайтесь! - заканчивал надрывом господин Велесов свой поток мыслей, не проясняя, однако, какой из пантеонов богов он имеет в виду, что приводило впоследствии толпу к спорам и даже иногда к междоусобице. Затем некоторое время молчал. Морщился. Крякал с досадой в кулак.
Далее же, подняв лицо к небу, закрыв ладонью глаза, как бы от солнца, протискивался сквозь редкую, перешептывающуюся толпу зевак, крутящих пальцем у виска, уходил к городскому пруду кормить черных уток булкой ситного, купленной накануне в соседней лавке «Жорж. Эдуард и ко».
